Станислав Белковский
Путин и довольно нервно. Окончание www.snob.ru/selected/entry/105597
В прошлый раз, в первой части этого бимодального текста мы обсудили примерно такие темы:
— полицейское, оно же литературное самоубийство некоторых независимых российских СМИ, продиктованное веселым отчаянием на почве утраты роли и статуса четвертой власти;
— формы и механизмы невротизации президента РФ Владимира Путина.
Осталcя необсужденным один аспект российской политико-медийной жизни. Ради чего и было анонсировано окончание текста.
Этот аспект — литературное самоубийство самого ВВП.
Путин и его невроз. Продолжение
Но перед тем затронем эволюцию клинической картины высочайшего невроза. Ведь пациента надо наблюдать в динамике, не так ли? Чтобы не потерять нить, ведущую к верным выводам и оценкам.
Важнейший вопрос: за минувшие три недели президент Путин двигался к усугублению текущей невротизации или же от нее — к относительному спокойствию?
До середины первой декады марта, как нам видится, — к нервному успокоению.
Начался этот позитивный процесс 21 февраля 2016 года. В тот день государственный секретарь США Джон Керри вкупе с российским коллегой Сергеем Лавровым вроде как заявил, что США и РФ будут вместе решать судьбу военно-надорванной Сирии. Так настанет перемирие, блюсти непрерывность которого призваны Москва и Вашингтон.
Это значит: мечты ВВП выйти на прямой диалог с глобальным жандармом о судьбах современного мира если и не сбываются пока, то выглядят хотя бы чуть-чуть менее фантастично. Во всяком случае, кому-то в Кремле так показалось.
Не случайно поздним вечером 22 февраля Владимир Путин лично вышел в эфир гостелевидения и, не скрывая расслабленной улыбки, сообщил о психодипломатических подвижках. Ясно, что сообщение предназначалось не сонному народу РФ, который слипающимися глазами и галюциногенными ушами едва ли мог оценить масштаб бедствия. А, как водится в случаях ночного вещания ВВП, ровно двум физическим получателям информации: Бараку Обаме (в Вашингтоне — разгар рабочего дня) и Владимиру Путину (чтобы самозафиксироваться для истории).
Дальше, на рубеже февраля и марта, пришли еще хорошие новости в контексте Украины. Евросоюз отложил ей предоставление безвизового режима — из-за коррупции, отсутствия реформ и т. п. А председатель Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер 3 марта прямо заявил в Гааге, что в ЕС и НАТО страна двух победивших Майданов будет прорываться еще 20-25 лет.
А мы же говорили! — привычно торжествующе отозвался на эти слова персонализированный Кремль. Можно легко выдохнуть и вновь признать собственную неистребимую правоту.
И, хотя тем временем чертов Обама продлил все антироссийские санкции США еще на год, а Евросоюз — крымские на полгода, поползли намеки, что к лету Украина так надоест европейцам, что донецко-луганские ограничения (т.е. вторую волну) могут с РФ и снять. Хорошая таблетка успокоительного.
Так начиналось путинское расслабление. Впрочем, накануне Международного женского дня вновь возникли предпосылки для частичного обострения.
Например:
— мирные сирийские оппозиционеры — как говорят, при военной поддержке Турции — вдруг начали в хвост и гриву громить наших (Башара Асада + РФ), причем сразу по нескольким ключевым местам: и на севере провинции Латакия, и на юге провинции Алеппо;
— за допинг (безобидный, как сладкая вата, сердечный препарат милдронат, он же мельдоний) начали чморить наших крупных спортсменов-чемпионов во главе с несравненной теннисной звездой Марией Шараповой;
— обострилась тема Надежды Савченко: всемирная общественность бьет копытами, почетные условия обмена до конца не согласованы, а если что нехорошее случится с героиней, то могут случиться и новые санкции, и очередной виток гибридной войны.
Так что на момент публикации этого текста может начаться новый виток невротизации. С вытекающими. Подождем-посмотрим. Всем, кого это может затронуть, просьба приготовиться. Хотя они и так готовы, я убежден.
Самоубийство: окончание
Человеку — как известно высокочтимой аудитории «Сноба» — вообще присуще влечение к смерти. Всю жизнь наш брат (сестра) разрывается между любовью (Эросом) и смертью (Танатосом), чтобы в конце концов закономерно выбрать вторую опцию. Неотвратимую, как дежурный букет на восьмое марта.
Так говорили многие мудрецы. Особенно же классики психоанализа во главе с Зигмундом Фрейдом — начиная с его мегаработы «По ту сторону принципа удовольствия» (1920).
Последующий XX век, когда смерть стала такой обыденной, что умерли почти все, кто и оставался, — включая автора, субъекта и даже Бога, — сделал влечение к смерти самым важным активом и приятным занятием для человечества. Культовый француз Жан Бодрийяр вообще сказал, что Эроса надо понизить в звании перед лицом Танатоса, ибо всевозможная любовь — лишь окольный путь к смерти, а не что-то самостоятельно важное.
Нет, конечно, влечение к смерти — это бессознательное. Большинство опрошенных по этой теме на сознательном уровне скажут, что помирать не собираются, да и вообще дел полно: завтра — пропылесосить ковер, послезавтра — забрать из сервиса «Ладу Калину» и т. п.
Но на бессознательном уровне нет никакой «Калины». А есть программа саморазрушения, запускаемая или запущенная для скорейшего перехода в новое агрегатное состояние: из живых — в мертвые. «Ибо прах ты есть и в прах возвратишься» — это почти дословно процитировано у Фрейда в «По ту сторону…», и так бы он прямо и сказал, будь открыто и определенно религиозен.
Не надо, пожалуйста, здесь особенно пугаться слова «смерть». Нам ведь рассказывали свидетели-очевидцы, как она начинается. Взлет куда-то вверх, где то ли свет в туннеле, то ли обыденная обстановка твоего быта, — это технические подробности. Главная концептуальная штука: обретение полного, тотального спокойствия. Отвечая на карнегианский вопрос «Как перестать беспокоиться и начать жить?», можем смело ответить: помирай, и все как-то устроится.
Определившись бессознательно со смертельным приоритетом, подсознание включает программу саморазрушения. Как правило, настолько рациональную по сути, что ее затруднительно распознать, тем паче — остановить.
В первой части этого текста мы осмелились дотронуться до А. С. Пушкина как главного русского литературного самоубийцы. Сейчас дотронемся подробней.
А. А. Ахматова говорила, что в «Моцарте и Сальери» Пушкин отождествляет себя с Сальери. Мое мнение несколько иное: и с тем, и с другим. В маленькой трагедии описан процесс психоподготовки молодого классика к самоуничтожению. Он — это Моцарт, он же — и его убийца.
«Нет! не могу противиться я доле. Судьбе моей: я избран, чтоб его остановить», — говорит Сальери о Моцарте, а значит — Пушкин о самом себе.
«Что пользы, если Моцарт будет жив
И новой высоты еще достигнет?
Подымет ли он тем искусство? Нет;
Оно падет опять, как он исчезнет:
Наследника нам не оставит он.
Что пользы в нем? Как некий херувим,
Он несколько занес нам песен райских,
Чтоб, возмутив бескрылое желанье
В нас, чадах праха, после улететь!
Так улетай же! чем скорей, тем лучше».
Искусство и я — суть одно, мы жили (не)счастливо и умрем в один день. Вот принципиальный message гениального самокиллера.
Программа саморазрушения автоматически включается в некоторые минуты жизни. Например, когда клиент бессознательно ощущает исчерпание своего жизненного задания. Потому, собственно, перепрограммирование жизненного задания — важнейший способ пролонгации жизни, но мало кто пока этим оснащен и пользуется.
Что-то подобное мы начали замечать во Владимире Путине на границе февраля/марта 2014-го. Только что отзвучала триумфом Олимпиада в Сочи, и надо было сделать последний ход — заключить альянс с Западом о вечном мире и распределении обязанностей. И тут-то Запад, на путинский взгляд, нанес удар в спину. Революция (она же переворот) на Украине завершила долгую попытку ВВП разрешить неразрешимое: сохранить Россию такой, как она есть, и одновременно стать совершенно своим по все стороны Атлантики.
Тогда Путин объявил недостижимым друзьям войну. Аннексия Крыма и далее — гибридный конфликт по всем направлениям. Для страны, которая с 1991 года выстраивалась как часть Большого Запада, столь зависимая от него финансово, технологически, а главное — психологически, — это смерть.
Не говоря уже про перспективу большой войны с применением средств массового уничтожения.
На сознательном уровне это формулируется как «все хорошо». Я, ВВП, безраздельный правитель одной седьмой части суши, убедился в том, что принудить евроатлантических партнеров к любви по-хорошему не получается. Значит, принудим по-плохому. Это только кажется, что мы слабее. На самом деле — сильнее. У нас есть настоящая, а не игрушечно-демократическая власть, готовая отдавать самые страшные приказания — и будут они исполнены. У нас есть решимость перейти границы (географические и нет), которые они, в силу изнеженности и расхлябанности, не перейдут. У нас есть русские люди, всегда, в отличие от европейских недолюдей (или перелюдей), отдающие жизнь за царя. И у нас есть царь, который будет править столько, сколько захочет, — а не сколько требуют закон или избиратели. Наконец, у нас осталось ядерное оружие, которое игнорировать нельзя даже с самой высокомерной позиции.
Потому мы победим. Сегодня или послезавтра — не имеет значения. У нас в запасе вечность, что нам поболтать часок-другой (с).
На бессознательном уровне все звучит совсем иначе. Я, могущественнейший из земных командиров, сделал все, что мог, но главного не добился и не добьюсь. Так что гори оно все космическим пламенем! Тем более что Россия и я — суть одно. И исчезнем мы в один день, как Пушкин (Моцарт) — со своим неотрывным искусством.
Эта программа саморазрушения и реализуется с весны 2014-го. И если вы ищете дальнюю логику украинский, сирийской и всех еще не начатых Путиным войн — она уже найдена. Вот она.
Еще — применительно к Танатосу. Фрейд научил нас принципу навязчивого повторения. К своему удивлению, основатель психоанализа заметил за долгие годы профессиональных занятий, что человеку свойственно бессознательно повторять жизненные сценарии, на рациональном уровне вовсе не приносящие успеха или удовлетворения. Например, вопреки практическому опыту постоянно жениться на женщине, похожей на мать, только для того, чтобы по заданному шаблону через краткие годы скандально развестись.
У Путина тоже есть такой шаблон. Я бы назвал его синдромом Феникса.
Первый подобный опыт случился у нашего пациента в 1990 году. Когда, будучи в Дрездене, он неожиданно понял, что больше не посланец империи и не представитель системы, гарантировавших его статус и безопасность, но в одночасье отрекшихся, — а просто частное лицо, охраняющее никому не нужный, пустеющий до звона (с) Дом советской культуры. (Повезло, что все это происходило не в Тегеране и даже не в Сараево.)
Будучи брошен погибавшей системой и выброшен ею, ВВП хоть и должен был заниматься поначалу частным извозом — унижение для офицера КГБ СССР, — но открыл для себя совершенно новую жизнь. По шику и блеску никак не сравнимую с прежней. За считанные годы он проходит путь от помощника мэра Санкт-Петербурга до первого заместителя мэра, почти хозяина второй столицы. Он познает, что такое настоящие деньги, но главное — власть. Из пепла он восстает быстро и эффективно.
Если бы не крах СССР, позже названный им самим величайшей геополитической катастрофой XX века, не видать бы Путину его блестящей питерской карьеры. Сознательно он страшится катастрофы и оплакивает ее. Бессознательно — благодарит ее и восхищается ею.
Дальше — попытка № 2. В 1996-м мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак проигрывает выборы, и глава его предвыборного штаба ВВП вновь лишается своего места в жизни. Прежде всего и опять — теряет систему, гарантирующую его авторитет и безопасность. Ну и что дальше? Переезжает в Москву, быстро наверстывает упущенное, выходит на новейший уровень власти и возможностей, а там и становится президентом страны. Пусть даже поверх своего декларируемого желания.
Опять же: Собчака было очень жалко, поражение 1996 — страшно болезненное. Но если б не тот горький финал, Путин так и остался бы большим политиком регионального значения или, в лучшем случае, федеральным чиновником среднего звена.
Пытаемся обобщить. Путин — человек системы, и всегда сознательно защищает ее, сколько хватает сил. Но жизненные рывки в светлую даль ему всегда удавались в момент и вследствие краха возлюбленной системы, т. е. по итогам собственного поражения. Проигрывая в главном, он потом выигрывал в самом главном. К чему и привык.
Не умрешь — не воскреснешь. Не сгоришь — не станешь вновь Фениксом, только современной, совершенной модели.
Этот повтор происходит и в наш исторический день.
Да, Россию надо защитить любой ценой. Иначе ее разорвут и съедят на куски любимые падальщики, с которыми невозможно договориться с позиции дружбы. Но если в процессе защиты Россия рухнет — так что ж, откроется что-то небывалое, что вновь вынесет нашего клиента на гребень вселенской волны.
Индюк-индуктивист
Если бы пациент пытался рационализировать свой синдром Феникса, ему пришлось бы задуматься о сколько-нибудь-пригодности логики индуктивиста. Который рассуждает таким образом: если дождь шел позавчера и вчера, и уже накрапывает сегодня, он обязательно случится завтра и послезавтра.
Путин, вообще, конечно, классический индуктивист, что свойственно ему как неискоренимому консерватору. И позволяет, например, игнорировать серьезность экономического кризиса. Действительно, это уже далеко не первый кризис на его памяти. И все прошлые успешно урегулировались. Почему? Во-первых, потому, что Россия — богатая страна и на всякую проблему у нее завсегда найдутся скрытые резервы. Во-вторых, до выхода из кризиса надо всегда просто дотерпеть, а с терпением у российского народа все в порядке. Доказано хотя бы на примере отношения к нынешнему царю.
Вспомним простую притчу Бертрана Расселла об индюке-индуктивисте. Который за долгую жизнь понял, что каждый день утром его будут хорошо кормить. И считал, что так будет всегда. Пока, наконец, не наступил канун Дня благодарения, когда его уже не вскармливали, а просто зарезали. Для человеческих нужд.
А вот если бы индюк умел глубоко анализировать с разных сторон, то сбежал бы накануне Дня благодарения и потом вернулся обратно. Откармливаться до ближайшего Рождества.
Да, всегда прежде ВВП расцветал на собственном же крахе. Но никогда прежде он не был последней инстанцией решений и первым в очереди к вечности. Решение о возрождении за него принимал кто-то другой: Собчак, Ельцин и т. п.
Сейчас же верховному правителю РФ не на кого переложить свою ответственность.
Никого не осталось.
Кроме разве что Бога, в которого, он, кажется, верит довольно технически.
И бежать уже не получится, потому что некуда. Индюки-индуктивисты так скоро не бегают и найдутся везде, куда мог бы привести их побег.
День благодарения обратного хода не имеет.
(Я не очень понимаю разницу между индюком и индейкой, потому превентивно прошу меня за то не критиковать.)
Жизнь внутри
Мы все, простые русские люди, живем внутри программы чужого саморазрушения. И должны понимать, что являемся заложниками этой программы.
Это плохо? Конечно, как всегда, когда ты не контролируешь какой-то очень важный для твоей жизни процесс.
Это хорошо? Да. Как показывает опыт ВВП, на чужом саморазрушении можно очень неплохо восстать из пепла.
И то, что «Россия = Путин», тоже в этой ситуации отнюдь не критично. Мы же знаем, что стране нужна кардинальная трансформация в европейское государство, а перед тем — учредительный процесс (Учредительное собрание и пр.).
И еще мы знаем, что нельзя воскреснуть, не умерев.
Да будет так.
Как обычно, конспирологи понятия не имеют о предмете спора. А часы телетрансляций, не хочешь? Десятки, Карл!
